— В конце концов, праздник прошел очень удачно, без происшествий.

— Да, слава Аллаху, ночь прошла благополучно…

И в самом деле, ничего серьезного не произошло — при такой-то толкотне! Только один деревенский мальчуган упал со стены и у него носом пошла кровь.

Юсуф-бей прошел с нами половину пути, и только жесткий приказ отца вспомнить о гостях, которые остались в саду, заставил его повернуть обратно.

Наш слуга шел впереди, освещая все выбоины на дороге при помощи карбидной [64] лампы, и отгонял лежавших на обочине собак. Я шла за ним следом, ступая в те места, которые он освещал. В душе поднимались непонятная горечь, граничащая с безнадежностью.

Когда-то давно, еще ребенком, в одном американском журнала я увидела рисунок некоего дерева, которое хватало и пожирало птичек, что садились на его ветки. Оно так же обвивало толстыми жилистыми листьями и проходивших мимо людей и переваривало их без остатка.

Мне кажется, что тут меня опутали ветви одного из этих страшных растений, от которых нет спасения, и я сходила с ума».

Глава шестая

Зулейха лежала, строчку за строчкой вспоминая это письмо, и посмеивалась. Она не ошибалась в тех пока еще детских сравнениях и аллегориях. Все попытки вырваться прошли впустую. Растение не перестает охотиться и как таинственным магнитом притягивает ее к себе.

Какая сила, какое волшебство в тот день, когда она думала, что между ними все кончено, снова толкнула ее к Юсуфу и потянула в Анатолию? Разве они говорили о несчастном случае и все прояснили? Нет.

Разве решили продолжать эту жалкую игру в мужа и жену? Нет. И первым доказательством служило то, что вот уже несколько дней, как они были вместе, Юсуф не проявлял ни малейшей попытки сблизиться.

Когда они ночью, посреди безлюдного моря спускались в эту пропахшую трюмом пиратскую каюту, она боялась не то что его пылкости, но даже простого прикосновения к руке или поцелуя в лоб. Но Юсуф со спокойствием, говорившим о том, что подобные мысли у него в голове даже не появлялись, отвернулся от нее и ушел.

Зачем муж везет ее в свои родные края? Еще более странно, зачем она, не выяснив этого, согласилась отправиться в это путешествие?

Слышно было, как о борт судна разбиваются волны. Их плеск рождал в душе Зулейхи тревогу. Берегись, уж не придумал ли Юсуф все это с единственной целью — отомстить? Например, задушит ночью и скинет за борт, как котенка.

В газетах рассказы о мужьях-ревнивцах встречались часто. И герои этих историй мало чем отличались от Юсуфа. А многие физически были куда слабее его.

Тут Зулейхе вспомнились слова отца, сказанные про Юсуфа: «В то время мы были наполовину армией, наполовину партизанским отрядом. По ночам нашему отряду, расположившемуся у подножия Торосов, приходилось совершать вылазки против французов, в большинстве своем очень опасные. Юсуф обычно был очень раздражительным и суровым, но при подготовке к этим неожиданным нападениям на неприятеля казался на удивление спокойным и веселым».

А это значило, что и нынешнее спокойствие Юсуфа, и то, что он ни единым словом не обмолвился о том ужасном положении, в котором они оказались, можно приписать подготовке такого же неожиданного нападения.

И все же эта догадка, удивительно точная с позиций разума и логики, не вызывала у Зулейхи страха за свою жизнь. Она могла довериться Юсуфу с тем же спокойствием, с каким котенок верит человеку, помыслов которого не знает.

Если муж и мог причинить ей какое-то зло, то только не таким образом.

Зулейха не смогла уснуть, хотя уже давно перевалило за полночь. Она погасила свет, легла и продолжала думать.

…К концу того лета по городу усиленно поползли сплетни, и в один прекрасный день Юсуф и его друзья слетели со своих должностей в департаменте. Весь город только и делал, что жаловался на плохое руководство, его расточительность и бесхозяйственность. Ходили слухи, что не обошлось и без хищений. Но махинации были провернуты так хитро, что ни у кого на руках не имелось никаких доказательств. На второй вечер после того, как лишился поста городского главы, Юсуф пришел с визитом к своему бывшему командиру.

— Да, полковник, служба сравнима с войной. В такое время мы полностью доверяем друг другу. Мы никогда не боялись, что нас ударят в спину, когда в окопах поджидали неприятеля. Так вот, в служебных баталиях друзья и товарищи куда опаснее, чем враги. Знаете ли вы, что в управленческой жизни невозможно обойтись без хитростей и уловок? Вот, скажем, вы выплачиваете какие-то деньги нескольким бедным беременным женщинам, тратите деньги на работы, все формальности по которым еще не закончены, или уборщику, который по болезни не работал несколько месяцев. Ясно, что в этом нет ничего плохого. Возможно, ваши сослуживцы-письмоводители посоветуют вам провернуть это несколько раз. Но наступает день, когда все это оборачивается против вас и становится оружием в руках не у кого-то, а у ваших же бывших товарищей. Действительно, крайним окажетесь вы, потому что все подписи и приказы ваши… Именно так случилось и со мной. Когда они увидели, что я начинаю покачиваться под подлыми нападками своих соперников, мои друзья, во главе с главным письмоводителем, меня же и продали. А этот письмоводитель, может, вы помните, тот, что еще мне клялся?.. Но почем мне знать, может, он и прав… Возможно, нужно было сделать именно так, чтобы добиться доверия, угодить тем, кто придет после меня… Одним словом, меня, как и того Юсуфа, предали братья [65] … И именно от этого мне горше всего… А что поделать, мы не справились и нас облили грязью. Можно только пожелать им успехов…

Юсуф также опроверг слухи о том, что собирается уехать в Анкару, а оттуда подкинуть бомбу своим соперникам.

— Все, моя управленческая жизнь закончена, я и в самом деле сегодня или завтра отсюда уеду. Но не в Анкару, как думают, а прямо в противоположном направлении. В свой особняк, что находится в Гёльюзю. Вот уже сколько лет, как я там все забросил. Вы ведь знаете, что мой брат работает хирургом в Сивасе [66] … От него мало толку… Все заботы лежат на нашей старой матушке… Она, правда, лучше меня разбирается во всяких земледельческих делах… Но она все-таки женщина…

Забавно было смотреть, как Юсуф считал, что занимался важной управленческой работой, пока находился на должности главы городка. А всю шумиху вокруг этой должности представлял делами политического характера, видя себя в положении отстраненного от дел главы кабинета министров. Зулейхе показалось просто детским и глупым самомнение, с которым он произнес слова: «Все, моя управленческая жизнь закончена».

Но, несмотря на это, молодой девушке гораздо больше приглянулся Юсуф нынешний — в брюках для гольфа и хлыстом в руке, — чем тот, что проводил ревизии в бакалейных лавках и проверял работы по обустройству дорог или отчитывал рабочих или торговцев.

У Юсуфа была привычка, оставшаяся у него с армейских времен. Каждый раз, когда он где-либо встречал своего бывшего командира, он вытягивался по стойке смирно, ударяя одной ногой о другую, отдавал честь и не менял положения до тех пор, пока Али Осман-бей, смеясь, не протягивал ему руку. Этим вечером Юсуф, попрощавшись по-военному, сказал:

— Полковник, мы одна семья. Со следующей недели будем ждать вас в своем поместье. Вы знаете, с каким почтением к вам относятся мои сестры и мать. И Зулейха-ханым здесь скучает, а у нас, надеюсь, развеется… Что ни говори, а степь это совсем другое… Вы ведь обещаете приехать?