Первые дни Зулейха чувствовала себя абсолютно чужой в этом обществе и садилась в пяти шагах поодаль в соломенное кресло с книгой в руке, будто желая еще сильнее подчеркнуть, что отличается от них.

Девушка не вмешивалась в разговор, пока ее о чем-нибудь не спрашивали, и, казалось, была занята только чтением. Когда непрерывно квакающие лягушки у бассейна вдруг затихали, Юсуф, заметив наступившую тишину, прерывал разговор и говорил:

— А, Зулейха-ханым, наверное, опять змея приползла.

Тогда Зулейха вставала и ходила вокруг бассейна, стараясь в потоке света от фонаря, который просвечивал бассейн до самого дна, увидеть охотившуюся на лягушек водяную змею.

Хотя и казалось, что Зулейха живет в своем мирке, она всегда внимательно слушала, о чем говорили.

Много раз предметом разговора между Али Осман-беем и Юсуфом становились воспоминания о Войне за независимость. Под фонарем, что чуть покачивался и словно рассеивал тусклый зеленоватый свет сквозь тень листвы, рождались эти воспоминания. Об этом говорилось с улыбкой, и Зулейха получала более живое представление о крупнейших сражениях, чем давали самые образные плакаты.

Как-то ночью во время одного из таких рассказов Юсуф повернулся к Зулейхе и сказал:

— Зулейха-ханым, я с вами еще с тех пор знаком. Ваш отец иногда видел вас во сне. И как он рассказывал, странный это был сон… Он заходит в каменную комнату в чем-то вроде постоялого двора, где на каких-то нарах лежите вы в рваной одежде… Будто бы вас украли из дома и принесли туда цыгане… Отец ваш очень волновался из-за того, что видение это всегда повторялось, и когда был вконец измотан, говорил: «Если снова увижу дочь в таком виде, начну бояться засыпать».

Когда Юсуф это произнес, полковник опустил глаза и рассмеялся:

— Да все это неважно. Просто нервы расстроились.

Благодаря этим воспоминаниям Зулейха узнала о мучениях отца и тех лишениях, через которые он прошел в те годы. Она больше не удивлялась, что перед ним, казалось, просто благоговели этот богатырского сложения молодой человек и его мать, деревенская женщина с суровым и непроницаемым лицом.

В первые дни после победы Зулейха услышала, как пожилой мужчина, судя по его одежде, бывший военный, рассказывал сгрудившимся вокруг него школьникам о Войне за независимость: «Под командованием Гази [76] военные стали в стране головой, народ Анатолии правой рукой, а женщины Анатолии левой рукой. И, только объединив наши усилия, нам удалось спастись».

Из всего, что Зулейха когда-либо слышала или читала об этой войне, это простое описание почему-то глубже всего врезалось ей в память.

Сейчас, находясь в саду, облокотившись на стол, она наблюдала за тремя людьми, которые в ее глазах представляли эти три силы. Книга без дела лежала у нее на коленях, в то время как сама она жадно вглядывалась в лица присутствующих. Во всех воспоминаниях, которые одно за другим будто произошли с ней самой, возникали за этим столом, ее отец представлялся ей великим командиром, Юсуф его бессменным воином, пожилая женщина в платке матерью этого воина. И так должно было быть всегда.

Но иногда, когда меняли тему разговора и речь заходила о событиях сегодняшнего дня, единство распадалось. Во взглядах на жизнь и устремлениях проявлялись различия, каждый становился человеком, живущим в своем собственном мире.

Полковник постоянно осуждал Юсуфа за то, что после войны тот ударился в политику, а все земельные работы взвалил на плечи пожилой матери. Ему не верилось что даже после всех горьких экспериментов Юсуф сможет исправиться, и постоянно его задевал: «Ты не похож на того, кто может просто взять и остановиться. Все тебе не сидится на месте».

Юсуф был всегда тверд и непреклонен в спорах на эту тему, а потому они часто ругались с командиром.

— Я всего лишь хотел быть полезным. Прививать нововведения в стране, обучать соотечественников жить по-человечески. Я не понимаю, почему вы мне не верите? — выговаривал он, а потом клялся, что посвятит себя только земледелию.

Юсуф искренне желал служить родине. В этом не сомневался даже полковник. Но вот уверения Юсуфа, что он и думать забудет об управлении и политике, выглядели неубедительными. Он все так же жаждал власти. Все так же грезил и видел себя в кресле городского главы.

Блестящие и показательные проекты, что он разовьет в особняке, были лишь обходным путем, благодаря которому он мог добиться поставленной цели.

Каналы, которые должны были рукавами пересекать поместье, сельскохозяйственные орудия с моторами последней модели, выращенные по новым технологиям банановые плантация должны были привлечь внимание государства к человеку, которого скинули с должности главы города из-за местных мелких интрижек и презренной клеветы. И в конце концов…

Мать Юсуфа, обладавшая трезвостью и рассудительностью истинной жительницы Анатолии, ничего не понимала в этих спорах. Но зато улавливала в них опасность и ждала, что ее время от времени возникавшие сомнения, которые сама она выказывала только тревожными взглядами, более открыто выскажет командир. И воздействует на ее сына силой своего авторитета.

Зулейха считала правильным, что отец при каждом удобном случае говорил Юсуфу об опасности всех его экономических чудес. Но по мере того как Юсуф все более воодушевлялся, у него даже набухали вены на лбу, она не могла не признать, что мужчине нужно обладать упорством и иметь твердые убеждения.

Глава десятая

Однажды ночью, когда ветер дул сильнее обычного, вечернее собрание проходило в доме, в комнате Юсуфа.

Эта комната целиком занимала одно крыло дома и, несмотря на все ремонты и перестройки, походила больше на маленькую оружейную палату. Каждый предмет здесь — потемневшие перекладины на потолке, узкие окошки с железными ставнями, похожие на щели бойниц в толстых стенах, двери, заржавевшие замки которых издавали железный скрежет, а железные засовы дребезжали, печка, превращенная в музей оружия, — все это во всем своеобразии осталось с тех времен, когда здесь нашел прибежище прежний владелец-деребей. Полковник подошел к печке так, как обычно подходят к михрабу [77] , и подозвал к себе Зулейху:

— Подойди, дитя. Смотри, Юсуф превратил комнату в маленький музей Освободительной войны. И скажи мне, что тут делают среди оружия эти топоры, мотыги и бороны? А ведь это тоже оружие… Во время войны народ пользовался в первую очередь ими…

Зулейхе вдруг захотелось прижаться к отцу, что она и сделала, и так продолжала рассматривать стоявшие на полках предметы: старые ятаганы [78] , палаши [79] , покрытые плесенью ручные гранаты и их составные части, на каждую из которых был прикреплен небольшой ярлычок.

Кроме того, там лежали еще и трофеи: измятые шлемы, остатки ремней, офицерский бинокль, один окуляр у которого был раздроблен пулей.

Полковник взял в руки измятую и избитую металлическую кружку и долго крутил ее в руках:

— Многие месяцы мы с Юсуфом пили из нее воду. А иногда если был, то ели и суп.

Юсуф постарался придать этой благородного вида и грубо отделанной комнате новый облик. Он с трудом приделал к стенам листы прессованного картона и фанеры, с помощью копий известных картин и целой груды современных вещиц.

Обстановкой комната походила на современный салон, который соорудили на театральной сцене, или, даже скорее, на убранство конторы и чем-то отдаленно напоминала кабинет Юсуфа в министерстве в Силифке. Здесь тоже были сосновый письменный стол, вращающийся стул, ножницы для бумаги, линейки, марокканские кресла и канапе [80] . Был предусмотрен даже маленький внутренний телефон, чтобы связаться с комнатой управляющего или с конюхами.